За пять веков европейской экспансии происходило включение неизвестных прежде отариид (Европа — единственный из континентов, где на берегах не было в это время никаких ушастых тюленей) не только в европейскую экономику и европейские языки, но и в европейскую науку. И здесь неожиданным оказывается, как мало дали миллионы забитых во время промыслового бума зверей просвещенным XVIII и XIX вв. Если взять наиболее изученных беринговоморских морских котов, то первые описания их жизни появляются в середине позапрошлого века (записки штатных натуралистов Великой северной экспедиции С. П. Крашенинникова и Г. Стеллера). Затем исчезают упоминания об этих зверях на целый век, вплоть до опубликования обстоятельных записок епископа Иннокентия (И. Е. Вениаминова) [5] . Только в конце прошлого века публикуются первые описания анатомии и первые карты лежбищ, тогда же выходит в свет четырехтомная сводка «Морские коты и котовые острова Северной Пацифики» под редакцией известного ихтиолога Д. Джордана с собранным под общей обложкой широким набором материалов и рекомендаций (от объявления вредным недопромысла до пожеланий сохранить русские названия местностей на отошедших к США Прибыловых островах). Публикации следующего полувека можно перечесть по пальцам. А потом приходит третья волна: публикации охватывают все более широкий круг тем, территорий и форм ушастых тюленей (включая небольшое число найденных ископаемых).

Наши сегодняшние знания об этом семействе оформились всего за два века трудами нескольких десятков исследователей. Получившаяся постройка, несмотря на многочисленные прорехи (нехватка палеонтологических звеньев, незнание событий в центральных районах океанов и т. д.), достаточно целостна, чтобы определять, какие из новых приобретений легко войдут в уже существующее здание, а какие будут надолго отброшены. При этом прочно включенными в систему знаний оказались и пришедшие из фольклора рассказы о китах косатках, съедающих по нескольку десятков дельфинов и морских котов зараз, или об излишних взрослых самцах-секачах, вредящих на лежбищах, и априорные утверждения (чем больше истребить ихтиофагов, тем больше будет рыбы в море), и эмоциональные накладки на наблюдаемое, убеждавшие современников С. П. Крашенинникова в том, что секачи вмешиваются в чужую драку, чтобы восстановить справедливость, а наблюдателей нашего времени — в том, что там (такая же драка на лежбище) «каждый одинок и равнодушен, покамест сам внезапно не укушен» (Ф. Искандер). Но эта же целостность постройки позволяет видеть факты сопряженными друг с другом и прогнозировать еще неизвестное. А среди многого неизвестного постепенно формировался основной вопрос: для чего могут пригодиться ушастые тюлени на все плотнее заселяемом земном шаре, где все быстрее осваиваются не только земли, но и дно океанов, и околоземное пространство.

Знакомство человека с отариидами длится столько же, сколько знакомство с океанскими берегами, т. е. уходит глубоко в палеолит. Каждая новая волна оседавших на краю океана переселенцев встречала неизвестных прежде зверей, находила им применение, осваивала ресурсы, сталкивалась с их истощением и находила им замену, утрачивая прежний интерес.

Восстановить детали событий мешает почти полное отсутствие археологических свидетельств о давних временах и не слишком хорошая осведомленность о хозяйстве инков, японцев или маорийцев до их контакта с европейцами. Но отчетлива сложившаяся к эпохе европейских географических открытий приуроченность лежбищ морских львов и котов к необитаемым островам и островкам. Первые три-четыре века новые землепроходцы тратят на ознакомление со ставшими доступными угодьями без сколько-нибудь серьезной инвентаризации, следующие полтора — на интенсивную разработку ресурсов без особой заботы об их сохранности, и лишь последние полвека у наследников угодий появляется потребность осмыслить совершенное. Сместились эмоциональные акценты. Встречавший промышленника оскалом заманчивый и труднодоступный морской кот превратился в безобидного и не слишком нужного котика, а затем отодвинулся за телеэкран. К этому времени одни лежбища исчезли без следа, другие, с трудом оправившись после череды набегов, лишь в самое последнее время дождались запоздавшей охраны остатков прежнего обилия. Третьи еще в прошлом веке стали объектом регулярного промысла (лежбища Командорских и Прибыловых островов в Беринговом море), который, после ряда неудач все еще не решив множества стоящих перед ним проблем, продолжает и сегодня давать ежегодную продукцию.

Использование запасов теперь регламентируется многочисленными национальными и межнациональными соглашениями (такими, как американо-канадо-советско-японская конвенция о регулировании промысла котов северной Пацифики или как предложения Международного союза сохранения [6] природы по сбережению морских львов и котов). Но остаются противоречия и между странами, и между промышленным освоением все новых и новых областей, увеличивающимся выловом рыбы и попытками сохранить рыбоядных зверей.

Пока что по обе стороны экватора живут около двух миллионов морских котов, причем на все южное полушарие приходится меньше половины общего поголовья и многие из тамошних стад находятся на грани существования. Ежегодно забивается около ста тысяч, т. е. каждый двадцатый. Морских львов на свете в несколько раз меньше, чем котов (общим числом не больше половины или двух третей миллиона), и регулярно промышляют их лишь у южноамериканских берегов. А как быть дальше?

Сейчас как будто стало прописной истиной, что природу или ее части надо сохранять. Если взять для примера красивого и редкого тигра, то сохранить его можно по-разному. Можно сохранить немногих особей для обеспечения заинтересованных зверинцев, но при малом числе особей будет постоянной опасность потерять все из-за случайного мора. Можно создать сеть звероферм, обеспечивающих не только потребность в живых тиграх, но и снабжающих желающих тигриными шкурами. Это, как и любое производство, поставит множество дополнительных проблем. Наконец, можно постараться вернуть тигра в те места, где он жил прежде. Соответственно, тигр будет кого-то есть, пикник на лужайке станет рискованным делом, но сохранение вида будет гарантировано и, главное, вид будет вновь выполнять свою, только ему присущую работу как одна из нескольких миллионов деталей единой, построенной из отдельных видов животных, растений и микроорганизмов биосферы.

Какую стратегию ни выбрать, надо знать, в чем специфика устройства зверя и какие условия для него необходимы и достаточны, как из отдельных особей строится самовоспроизводящаяся система — вид и что ограничивает занятое им на Земле место, как данный вид взаимодействует с другими, т. е. наш выбор дальнейшей стратегии зависит от наших же представлений о месте и связях ушастых тюленей в системе родственных (близких и далеких) зверей, в системе сопряженных особей и их групп, в системе, объединяющей дискретные виды в целостную биосферу.

Строение тела ушастого тюленя и освоение океана

Современные систематики в своем большинстве считают, что сейчас живут два рода морских котов (северный с одним видом и южный с восемью) и пять родов, каждый с одним видом, морских львов (сивуч, калифорниец, южноамериканец, австралиец и новозеландец). Все они образуют единую компактную группу (семейство) ушастых тюленей, или отариид, хорошо обособленную и от семейства моржей, и от семейства настоящих тюленей, и тем более от каждого из восьми семейств наземных хищных млекопитающих. Они действительно заметно ушасты по сравнению с нерпой или моржом, но это не главное отличие. Взрослые самцы-секачи у всех отариид много крупнее самок. Самые крупные — сивучи, у которых секач весит около тонны, а взрослая сивучиха — 350 кг. Самые мелкие — южноамериканские морские коты (секач — 150 кг, котиха — 40 кг). Для каждого вида хорошо выдерживается простое соотношение длин тела новорожденного щенка, взрослой самки и секача — 1:2:3.